загрузка

 


ОЦЕНКИ. КОММЕНТАРИИ
АНАЛИТИКА
19.11.2016 Уникальная возможность подготовить текст общественного договора
Максим Шевченко
18.11.2016 Обратная сторона Дональда Трампа
Владимир Винников, Александр Нагорный
18.11.2016 Академия наук? Выкрасить и выбросить!
Георгий Малинецкий
17.11.2016 Пока непонятно, что стоит за арестом
Андрей Кобяков
17.11.2016 Трампу надо помочь!
Сергей Глазьев
16.11.2016 Трамп, приезжай!
Александр Проханов
16.11.2016 Место Молдавии – в Евразийском союзе
Александр Дугин
15.11.2016 Выиграть виски у коренного американца
Дмитрий Аяцков
15.11.2016 Победа Трампа и внешняя политика России
Николай Стариков
14.11.2016 Вольные бюджетники и немотствующий народ
Юрий Поляков



Прощай, унылая Европа: трагедия интеграции

Михаил Делягин

Символическому падению Берлинской стены исполнилось четверть века - заметно больше половины того времени, которое Моисей водил евреев по пустыне. Представляется, что это достойный срок для подведения хотя бы предварительных итогов евроинтеграции – при том, что они уже вполне бесспорны.

Между тем в России практически отсутствует спокойный и взвешенный анализ ее опыта. Для нашей практики обычно просто ознакомительное описание передового европейского опыта (с по-советски «отдельными, временными, кое-где еще имеющимися недостатками»), часто осуществляющееся на европейские же гранты, либо, в противовес этому, - жесткие, порой откровенно обиженные нападки со смакованием неудач. В одном случае беспристрастный анализ воспринимается как кощунство, в другом – как потакание стратегическому конкуренту.

Оба подхода идеологизированы и политизированы, что мешает адекватной оценке ситуации.

Между тем широкое и беспристрастное изучение реального, а не пропагандистского опыта европейской интеграции необходимо: России важно понимать, что и почему получилось и наших соседей, а какие их надежды (и, опять-таки, по каким причинам) не оправдались. Это вызвано научным интересом в последнюю очередь: в силу экономической невозможности нормального развития России без Украины (при всей катастрофичности прихода к власти откровенно нацистских сил в рамках ее «европейского выбора» в 2014 году), Белоруссии и Казахстана нам предстоит, хотим мы того или нет, осуществлять глубокую и комплексную реинтеграцию постсоветского пространства. Для решения этой задачи опыт предыдущего, европейского регионального интеграционного проекта представляется попросту бесценным.

Значительная часть надежд на «возвращение Восточной Европы в Европу» не оправдалась, - и пора понимать, почему. С другой стороны, все надежды 20-летней давности, которые могли реализоваться, уже воплощены в жизнь, - и крайне важно понимать, что будет происходить с нашими на глазах становящимися все более опасными и агрессивными партнерами по бизнесу дальше.

Кроме того, не стоит забывать, что современные российские проблемы если и не глубже, то, во всяком случае, значительно острее европейских, и нет никакого сомнения в том, что Европа, как обычно, будет оказывать сильнейшее влияние на пути их развития и, если нам это удастся, решения.

Опыт европейской интеграции нужен нашему обществу и потому, что Евросоюз по-прежнему остается наряду с США и Китаем одним из трех мировых «центров силы». Этому положению не мешает его сохраняющаяся несамостоятельность (хотя миротворческая активность Меркель и Оланда в феврале 2015 года и пробудила определенные надежды): мы видим в ходе нарастающих по масштабам военных операций и организации нацистского переворота с последующим развязыванием гражданской войны на Украине, как его страны (и далеко не всегда «в шкуре» НАТО) все более выпячиваются вперед американцами в ходе их военных и политических агрессий.

Не менее важно и то, что Евросоюз, несмотря на введенные им санкции и демонстрацию откровенно неадекватной враждебности и агрессивности, все еще остается крупнейшим торговым партнером России, - и нужно сохранять уверенность в том, что с ним можно будет поддерживать коммерческое сотрудничество и в отдаленной перспективе (между тем грузоперевозки начали переориентироваться на занятую работой, а не нравоучениями Юго-Восточную Азию задолго до украинской катастрофы).

Российскому обществу совершенно необходимо и понимать, будет ли вражда к России, доходящая до русофобии, оставаться в «интегрирующейся» Восточной Европе ключевым критерием демократизма, будет ли Польша (не говоря уже о странах Прибалтики) считать себя, когда ей придется выбирать, 27-м членом Евросоюза или 51-м штатом США и будет ли развитая часть Евросоюза продолжать растапывать собственные интересы ради демонстрации коллективной ненависти к России.

Еще более важна культурно-идеологическая составляющая интереса к Европе и ее опыту. Ведь именно в нашем обществе, причем в самых широких и разнообразных его слоях, все еще жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократичности, как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Россия с 1987 года, вот уже более четверти века живет в условиях национальной катастрофы, именуемой «либеральными рыночными реформами». В условиях еще более быстрой, чем в развитых странах, варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в воспоминаниях о Советском Союзе, но хотя бы и в настоящем, в современной Европе, - и все более остро тревожимся из-за того, что вместо еще недавно казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.

Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила целый ряд интересных интеграционных проектов, и значение нынешнего Евросоюза - не столько в его актуальности, сколько в сравнительной гуманности: не будем забывать, что прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером, а позапрошлый – Наполеоном, отказавшийся от активной политической деятельности лишь после физической гибели большинства пригодных к военной службе французских мужчин.

Поэтому Европа необходима России в том числе и как символ и прививка гуманности, даже полностью растоптанной ее собственной повседневной политической практикой, - и ее все более очевидная неспособность и, более того, откровенное нежелание выполнять эту функцию также требует углубленного изучения, так как представляется еще одной угрозой человеческой цивилизации.

Выравнивание уровня развития европейских стран не удалось

В настоящее время уже не вызывает никаких сомнений: европейская интеграция и расширение Евросоюза способствовали не решению, но усугублению его внутренних проблем.

Ключевая проблема Евросоюза заключается в глубочайшей внутренней дифференциации, связанная не только с уровнем развития экономик входящих в него стран, но и с культурным фактором. Носители разных культур, даже таких близких, как французская и немецкая, по-разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, что существенно затрудняет унификацию управления, - что же говорить о странах Средиземноморья! Ситуация кардинально усугубилась в 2004 году, когда единая Европа расширилась, по сути дела, за пределы своих культурных границ, - но в силу налагаемых политкорректностью ограничений этот вызов не только не нашел должного управленческого ответа, но даже не был осознан. (Хотя высокопоставленный представитель Европейской Комиссии и заявлял автору данного материала, что «у нас нет никаких проблем с Болгарией и Румынией, потому что мы не верим никакой информации, которая исходит из этих стран»).

Динамика подтягивания южно- и восточноевропейских экономик к уровню развитых членов Евросоюза в 1992-2008 годах, наиболее концентрированно выраженное в нижеследующих таблицах, производит глубокое и неоднозначное впечатление.

Таблица 1. Сравнительная динамика развития стран Евросоюза

(ВВП на душу населения, долл., по отношению к уровню Франции)

Cтрана

1980

1985

1988

1992

1995

2000

2005

2010

2014

2015

прогноз

Франция

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

100,0

Люксембург

135,3

122,6

136,3

158,7

181,2

199,5

223,6

243,2

257,3

258,8

Дания

103,8

118,0

120,5

117,7

125,1

128,8

131,5

133,8

136,4

140,5

Швеция

120,4

124,6

124,2

123,5

102,9

119,4

113,1

116,4

126,8

128,0

Нидерланды

101,3

96,1

95,4

95,3

103,2

110,4

114,0

119,4

115,1

115,5

Австрия

80,9

88,6

95,1

99,8

107,7

103,1

102,6

106,8

112,8

114,6

Ирландия

47,9

58,8

56,8

62,3

68,8

112,7

140,8

113,7

112,7

114,4

Финляндия

87,7

115,1

122,7

92,0

95,2

104,2

107,6

109,3

111,2

111,7

Германия

81,6

82,4

86,8

103,4

110,6

98,6

92,8

95,9

104,0

105,6

Бельгия

94,4

83,4

86,3

91,2

100,8

97,7

99,9

103,1

103,9

104,4

Великобритания

73,4

81,7

82,8

78,2

73,0

109,0

106,6

87,3

97,3

101,2

Италия

63,6

77,7

84,7

91,1

71,4

83,4

85,4

82,3

78,3

78,2

Испания

45,8

45,3

51,3

63,4

54,3

62,0

71,7

70,5

66,4

67,1

Мальта

нд

нд

нд

нд

36,7

45,6

42,1

49,0

53,6

54,9

Словения

нд

нд

нд

38,8

38,4

44,1

50,3

55,6

53,4

53,7

Кипр

31,6

43,3

40,8

44,8

50,2

56,6

62,8

65,1

52,8

52,1

Греция

42,4

44,8

39,1

42,8

44,2

50,2

60,0

62,4

49,2

50,1

Португалия

25,0

26,4

29,7

43,2

41,6

49,3

50,3

51,0

47,9

48,3

Эстония

нд

нд

нд

нд

9,2

17,5

28,5

34,7

43,6

45,0

Чехия

35,6

44,4

32,0

12,9

20,1

24,5

35,2

44,9

41,8

43,3

Словакия

нд

нд

нд

нд

13,1

16,3

24,6

38,2

40,7

41,7

Литва

нд

нд

нд

нд

нд

14,1

21,1

28,1

36,3

37,9

Латвия

нд

нд

нд

2,3

7,1

14,0

19,6

27,0

35,6

36,9

Польша

12,1

18,7

9,9

9,4

12,9

19,2

22,0

29,1

31,6

33,7

Хорватия

нд

нд

нд

10,3

17,8

21,1

28,7

32,5

30,0

30,6

Венгрия

16,1

20,0

15,2

14,8

15,8

19,5

30,2

30,1

29,0

29,4

Румыния

15,5

20,5

14,0

3,4

5,6

7,2

12,8

18,2

22,4

23,8

Болгария

23,0

30,9

29,0

4,0

5,8

6,8

10,4

15,1

16,9

17,6

Индекс дифференциации Восточной Европы

2.9

2.4

3.2

4.4

3.6

3.6

3.4

3.0

2.5

2.5

Индекс дифференциации ЕС (по состоянию на текущий год)

0.984

1.017

0.961

1.000

0.954

1.012

0.934

0.894

0.921

0.934

Источник: МВФ, февраль 2015 года. Расчеты Валерии Сидоровой.

Примечания: Страны ранжированы по ВВП на душу населения в 2014 году.

Индекс дифференциации Восточной Европы рассчитывается упрощенно: как разница (в разах) ВВП на душу населения тех из пяти стран Восточной Европы, для которых имеется статистика с 1980 года (Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Чехия), по которым этот показатель является в каждом рассматриваемом году наименьшим и наибольшим.

Индекс дифференциации Евросоюза выражает степень его внутренней неоднородности по уровню экономического развития, показателем которого избран национальный ВВП на душу населения. Рассчитывается как сумма отклонений ВВП на душу населения от уровня Франции, принятого за единицу, и взвешенных по доле национального ВВП в общем ВВП Евросоюза.

Серой заливкой выделены данные по странам, не являвшимся в соответствующие годы членами Евросоюза.

Данные по Чехии за 1980-1994 годы были без каких бы то ни было разъяснений изъяты из базы данных МВФ в 2010-х годах, и в данной таблице курсивом выделены эти данные из редакций базы данных МВФ прошлых лет.

Относительно низкие результаты Германии до ее воссоединения вызваны учетом ее в современных границах (включая ГДР; пересчет показателей нерыночной экономики по рыночным курсам ведет к их занижению).

Индекс дифференциации Европы в пределах современного Евросоюза занижен для 1980-1992 и, в меньшей степени, 1995 года из-за отсутствия статистики по ряду стран.

Относительно высокие результаты Румынии в социалистическую эпоху при общеизвестно низком уровне жизни вызваны сверхконцентрацией и неэффективным использованием «нефтедолларов» режимом Чаушеску.

Франция выбрана для сравнения как наиболее развитая и крупная страна Евросоюза, не испытывавшая значительных политических потрясений (в отличие от Германии, включающей в себя часть Восточной Европы, что и обуславливает ее относительную уязвимость в условиях текущего кризиса), руководство которой последовательно придерживается проевропейской ориентации (в отличие от Великобритании).

Прежде всего, дифференциация членов Евросоюза остается весьма значительной и связана отнюдь не только с принятием новых членов, невозможность «подтягивания» которых до уровня развитых стран стала в последние годы уже совершенно очевидной. Так, с 1980 по 1985, с 1988 по 1992 и с 1995 по 2000 годы расширения Евросоюза не происходило, - но его внутренняя разнородность увеличивалась в силу специфики его собственного развития: как правило, более развитые страны в целом опережали менее развитые.

Поразительным образом самая масштабная «волна» расширения Евросоюза в 2004 году сопровождалась снижением его внутренней дифференциации – насколько можно судить, из-за увеличения «интеграционного бремени» на его наиболее развитую и мощную часть, приведшую к ее замедлению и снижению ее отрыва от среднего уровня.

Общий уровень дифференциации Евросоюза в целом не снижался с 1980 по 2000 годы (и даже несколько вырос за это время). На протяжении «нулевых» он снижался, несмотря на резкое расширение и принятие новых, в том числе неразвитых членов; вероятно, существенную роль внес кризис 2008-2009 годов, ставший существенным испытанием для всей европейской интеграционной конструкции. Несмотря на формальный отказ лидеров наиболее развитых стран оказывать непосредственную поддержку слабейшим членам Евросоюза, в целом поддержка, пусть даже и недостаточная, осуществлялась автоматически, в силу общности хозяйственного организма, - и тормозила развитие «флагманов», сокращая разрыв между ними и наиболее слабыми странами.

Насколько можно судить, периоды благополучного развития, не связанные с внутренними и внешними шоками (в силу мировых кризисов или существенных расширений) ведут к росту дифференциации Евросоюза, так как отсутствие потрясений позволяет развитым странам реализовать свои преимущества во внутрисоюзной конкуренции, несмотря на обязательства развивать новых членов.

Потрясения же ложатся основным грузом на наиболее развитые страны, «локомотивы» евроинтеграции, сокращая их опережения от остальных и тем самым снижая внутреннюю дифференциацию.

Это представляется весьма неутешительным для будущего Евросоюза выводом, так как наглядно демонстрирует его проблематичность: без поддерживающих его шоков он неминуемо разделится в самом себе.

Не менее знаменательная картина складывается и при наблюдении за странами бывшего социалистического лагеря. Несмотря на значительные темпы подтягивания к общеевропейскому уровню развития, рубеж в половину французского уровня по ВВП на душу населения среди них пересекла лишь Словения, причем еще в 2005 году. Отставание остальных стран этой группы, хотя в целом и сокращается, остается качественным, а не количественным. Эти страны по-прежнему не столько «Европа», сколько «Восточная Европа» в традиционном понимании этих терминов.

Неуклонность подтягивания стран Восточной Европы к уровню «старой Европы» после распада СЭВ и начала их европейской интеграции обусловлена прежде всего катастрофическим падением их экономик в конце 80-х – начале 90-х годов.

Лишь Польша достигла своего «относительного» уровня 1980 года уже в 1995 году, то есть через 15 лет, и затем уверенно превысила его, несмотря на кризис 2007-2008 годов и нынешнюю проблемную стабилизацию. Венгрия стала отставать от Франции меньше, чем в 1980 году, лишь в 2000-м, то есть 30 лет спустя; Чехия приблизилась вплотную к этому уровню в 2005, а Румыния обошла его в 2010 году, через 40 лет. Болгария же, похоже, не достигнет «относительного» уровня развития 1980 года уже никогда (по крайней мере ее нынешний «относительный» уровень лишь немногим превышает половину уровня 1985 года).

Сохраняется высокая неравномерность развития самих стран Восточной Европы, хотя аутсайдеры частично сменились (место Польши заняла входившая в число лидеров Болгария, Румыния осталась на предпоследнем месте).

Разрыв в ВВП на душу населения между наиболее и наименее развитой из 5 стран Восточной Европы (без Прибалтики, Словакии и Словении) в первой половине 80-х годов снизился. Однако после страшного увеличения разрыва между ними в результате катастрофы конца 80-х – начала 90-х годов (в 1992 году индекс дифференциации стран Восточной Европы превысил уровень 1985 года более чем в 1,8 раза) и последующего выхода на основе разных моделей он лишь в 2010 году лишь приблизился к уровню 1980, а в 2014 году – к уровню 1985 года (существенно, что в социалистическое время, до начала рыночных преобразований дифференциация также заметно снижалась).

Насколько можно понять, достаточно устойчивое сохранение отставания стран Восточной Европы обусловлено самой моделью европейской интеграции. Более того: глубокая внутренняя дифференциация Евросоюза, хотя и постепенно снижается, является его фундаментальной особенностью и в обозримом будущем будет носить качественный, а не количественный характер.

Новый европейский колониализм

С годами крепнет уверенность в том, что сохранение разрыва в уровне развития и хроническая потребность новых членов Евросоюза в помощи отнюдь не случайны, но предопределены самой экономической моделью европейской интеграции.

Ориентация стран Евросоюза прежде всего на внутренний рынок, но ни в коем случае не на экспорт, жестко навязываемая его новым членам, представляется естественным следствием рационального стремления к устойчивому развитию, защищенному от внешних шоков. Строго говоря, в этой части оно вполне разумно воспроизводит экономические модели Советского Союза и Китая. Однако для новых членов данное требование оборачивается требованием переориентации внешней торговли на внутренний рынок Евросоюза, на котором для их национального производства (даже когда оно соответствовало европейским стандартам, разрабатывавшимся в том числе и для обеспечения нетарифного протекционизма), как правило, просто не было места.

Это создавало большие проблемы для всех присоединявшихся к Евросоюзу стран. Ставшая притчей во языцех Греция, например, в рамках евроинтеграции была вынуждена существенно ограничить производство своих экспортных продуктов – вина, табака, оливок и даже хлопка, попросту не нужных Евросоюзу. По сути, из базовых отраслей экономики ей оставили одно лишь судостроение, - которое, однако, вскоре не выдержало глобальной конкуренции.

Для бывших социалистических стран вступление в Евросоюз способствовало ограничению, а то и прямому разрыву торговых связей прежде всего с Россией, с которой они были связаны в рамках прежней модели интеграции.

Поскольку высокотехнологичная продукция новых членов, как правило, была неконкурентоспособна на внутреннем рынке Евросоюза, их европейская ориентация объективно способствовала быстрой и беспощадной деиндустриализации этих стран. «Гиперконкуренция» со стороны европейских фирм вела к массовой безработице и деквалификации рабочей силы, вытеснению населения нестабильные в сектора с высокой самоэксплуатацией (мелкую торговлю, превозносимый либералами малый бизнес и сельское хозяйство). Другим следствием стала широкомасштабная миграция населения в развитые страны Евросоюза, в которых она существенно «испортило» рынок труда. Наконец, не следует забывать и того, что чрезмерное «измельчение» бизнеса объективно снижает национальную конкурентоспособность, - в частности, технологический уровень страны.

Экономики Восточной Европы (в первую очередь банковские системы, оставшиеся слабыми) перешли под контроль глобальных корпораций «старой» Европы, которые сохранили промышленность, как правило, там, где имелась высококвалифицированная рабочая сила (до присоединения к Евросоюзу прошел также перенос в соответствующие страны значительного числа экологически вредных производств). В странах с менее квалифицированной рабочей силой (Румыния, Болгария, страны Прибалтики) еще на этапе подготовки к вступлению в Евросоюз произошла подлинная промышленная катастрофа, благодаря чему квалифицированные работники при открытии границ просто бежали на Запад (так, в 2007-2008 годах из Румынии уехало 20-30% экономически активного населения – 2-3 млн.чел.). Это создавало в новых членах Евросоюза дефицит рабочей силы и повышало стоимость оставшейся, что во многом лишало соответствующие страны преимущества дешевизны квалифицированного труда. Подготовка же специалистов из-за закрытия соответствующих производств и отказа от массового создания новых почти прекратилась.

Сохраненная промышленность в значительной степени занимается простой сборкой продукции корпораций «старой» Европы, в том числе ориентированной на экспорт на емкие рынки России и Украины.

В результате в странах Восточной Европы прошла масштабная деиндустриализация и возникла двухсекторная экономика, характерная для колоний, пусть даже и новой эпохи.

Представляется принципиально важным, что западный капитал, как правило, не создавал новые, но использовал существующие в Восточной Европе и созданные до него ресурсы, придавая осуществляемой в ходе евроинтеграции модернизации преимущественно «рефлективный» характер.

В рамках созданной модели добавленная стоимость выводится из новых членов Евросоюза в страны базирования глобальных корпораций, что обусловливает парадоксальное сочетание экспортной ориентации (в Румынии 85% инвестиционного импорта идет на обеспечение экспорта) с хроническим дефицитом текущего платежного баланса (во многом за счет высоких инвестиционных доходов).

Президент Чехии Клаус в свое время признал, что вступление Чехии в Евросоюз превратило ее в «объект выкачивания денег». Это касается всех стран Восточной Европы: их сальдо текущих операций платежного баланса еще до начала кризиса 2008-2009 годов (что принципиально) было намного хуже, чем в 1990 году, последнем году существования социалистической системы. (В Болгарии оно снизилось с -8,1% ВВП в 1990 до -25,2% ВВП в последнем предкризисном 2007 году, в Чехии – с 0,00 до – 4,4% ВВП, в Венгрии – с +1,1 до -7,3% ВВП, в Польше с +4,9 до -6,2% ВВП, в Румынии с -4,6 до -13,4% ВВП; за 1992-2007 годы оно снизилось в Словении с +5,7 до -4,0% ВВП, Литве с +5,3 до – 14,5% ВВП, в Латвии с +12,3 до -22,4% ВВП; за 1993-2008 годы в Эстонии с +1,2 до -15,1% ВВП, в Словакии с -4,9 до -5,3% ВВП – и это, как мы видим, наименьшее ухудшение данного показателя!)

Отрицательное сальдо текущего платежного баланса некоторое время может поддерживаться притоком иностранных инвестиций, однако при хроническом характере означает «жизнь в долг» с высокой зависимостью от внешних шоков и рисками девальваций либо, если они невозможны (например, из-за вступления в зону евро), ухудшения социальной защиты.

Когда эти «скрытые резервы» исчерпываются, то есть, грубо говоря, в стране заканчиваются финансовые ресурсы, которые из нее можно вывести, платежный баланс относительно нормализуется, - но это состояние обескровленности практически исключает возможность нормального развития. Поэтому улучшение платежного баланса после кризиса 2008-2009 годов представляет собой не подготовку к «европейскому рестарту», а, скорее, экономический аналог «тишины на погосте». В 2014 году из рассмотренных 10 стран Восточной Европы в пяти текущее сальдо платежного баланса было лучше, чем в 1990 году (для некоторых – в 1992 и 1993 годах), а в пяти – по-прежнему хуже: в Словении оно составило +5,9% ВВП, в Венгрии +2,5% ВВП, в Словакии +1,9% ВВП, в Литве +0,9% ВВП, в Латвии -0,1% ВВП, в Болгарии и Чехии по -0,2% ВВП, в Румынии -1,2% ВВП, в Польше -1,5% ВВП, в Эстонии -2,2% ВВП.

Принципиально важно, что структурные фонды Евросоюза обусловливают выделение средств жесткими условиями, которым сложно соответствовать. Так, в 2007 году Румыния могла получить 2 млрд.евро, но смогла использовать лишь 400 млн.евро из фонда рыболовства. В то же время ее взнос в бюджет Евросоюза составил 1,1 млрд.евро (1,8% ВВП), то есть Румыния стала не бенефициаром, а донором Евросоюза, и возникли опасения закрепления этого положения. Другой пример – Латвия, которая смогла начать использовать средства, выделенные Евросоюзом на модернизацию автодорожной сети, лишь в 2013 году.

Во всей Восточной Европе мы видим массовую скупку активов, в ходе которой западные корпорации становятся хозяевами не только банковских систем, но и всей экономики, а через нее - и всей политики стран Восточной Европы. Показателен провал попытки выработать стратегию социально-экономического развития Румынии: неожиданно для ее руководства оказалось, что будущее страны в рамках европейской интеграции в решающей степени определяется не национальными властями, но корпорациями «старой» Европы и решениями Еврокомиссии, на которые власти Румынии не могут оказать практически никакого реального влияния. Соответственно, никакая национальная стратегия развития в рамках Евросоюза невозможна по определению, - по крайней мере, для его новых, относительно слабых членов.

Если это суверенитет, то что такое колониальная зависимость? И где тот «суверенитет» членов Евросоюза, который от России истерически требуют признавать и уважать?

Развитые страны (в том числе в рамках Восточного партнерства) действуют (возможно, бессознательно) по принципу «Возьмите наши стандарты, а мы возьмем ваши ресурсы и уничтожим то, чем вы можете конкурировать с нами». В целом это все меньше напоминает справедливое сотрудничество и все больше – жестокую неоколониальную эксплуатацию.

Имманентный управленческий кризис

Глубокая и неустранимая внутренняя дифференциация Евросоюза оборачивается серьезным различием даже самых насущных интересов его членов, которое, в свою очередь, превращает практически все значимые решения в плоды сложнейших многоуровневых компромиссов.

Вступление в силу Лиссабонского договора облегчило этот процесс (впервые введя внятный формальный критерий достаточности поддержки при принятии решений), но одновременно обострило внутреннюю напряженность в Евросоюзе, создав угрозу того, что некоторые страны часто будут оказываться в меньшинстве, а малые страны станут заметно менее значимыми.

Однако многоуровневый компромисс как основной инструмент выработки решений сохранился, - и, соответственно, корректировать их после выработки по-прежнему крайне сложно, что сохраняет поразительную негибкость позиции Евросоюза. Поскольку эта позиция естественным образом вырабатывается без участия третьих стран (например, России), она, как правило, оказывается негибкой за их, в том числе и за наш счет.

При этом высокое влияние США на политическую элиту целых ряд стран Евросоюза (часто доходящее до прямого управления ими как марионетками, в частности, в случаях Польши и Прибалтики) позволяет им оказывать колоссальное влияние на процесс принятия решений, регулярно добиваясь от Евросоюза действий, выгодных США и невыгодных ему.

Важную роль в этом играет и интеллектуальная несамостоятельность, зависимость европейцев от США и их глобальных аналитических структур, а также страх ответственности, привычный для последних поколений европейской политической «элиты». Они традиционно перекладывают принятие значимых решений на США, получая от них умеренные дивиденды и перекладывая на них перед своими избирателями и национальными элитами как их, так и свои собственные ошибки.

Единственный раз, когда руководители Европы почти освободились от стратегической зависимости от Запада, - это нападение на Ирак в 2003 году. Оно осуществлялось с такими грубыми нарушениями европейских ценностей (от соблюдения процедур принятия решений до простого человеческого здравого смысла), что руководители континентальной Европы, выражая публичное несогласие с ним (или, как минимум, сомнение в его правомерности), вплотную подошли к преодолению своей зависимости от США. И, ощутив, что при продолжении этой линии им придется начать самостоятельно принимать касающиеся их решения и нести ответственность за последствия их реализации, перепугались и панически вернулись «под крыло» американской администрации. Процесс этого возвращения получил юмористическое (для наблюдавших процесс с близкого расстояния) наименование «трансатлантического ренессанса».

Заблаговременно принятые и в силу трудности процедуры выработки не подлежащие корректировке решения затрудняют, а то и делают принципиально невозможной плодотворную дискуссию с представителями Евросоюза. Евробюрократ еще до качественного расширения Евросоюза в 2004 году напоминал магнитофонную кассету с записью соответствующей директивы и пространными велеречивыми рассуждениями о компромиссах, толерантности, взаимопонимании и других выхолощенных европейских ценностях.

На деле же демократия и компромиссы понимались и понимаются евробюрократией исключительно как безоговорочное подчинение ее требованиям, в том числе и прямо нарушающим ее де собственные нормы (так, Еврокомиссия долгие годы отчаянно требовала от России ратифицировать заведомо невыгодный ей Договор к Энергетической хартии, хотя в соответствии с европейскими нормами не имеет права даже обсуждать вопросы энергетического сотрудничества), то есть как прямой и безапелляционный диктат. При этом европейцы не видят внутренней противоречивости свойственных представителям Евросоюза проповеди толерантности и авторитарного навязывания демократии. Как без тени сомнения выразился один из депутатов бундестага в частной беседе с автором данной статьи, «полноправный демократический диалог – это когда мы говорим вам, что вы должны делать, думать и чувствовать, а вы поступаете в полном соответствии с нашими указаниями».

Однако это далеко не самое худшее.

Ценностный кризис Евросоюза

Непреодолимая и не снижающаяся со временем культурная и хозяйственная разнородность Евросоюза объективно обуславливают, как это было и в Советском Союзе, необходимость исключительно высокой идеологизации системы управления, так как именно идеологизация создает систему сверхценностей, ради которых элементам этой системы можно жертвовать текущими материальными и иными интересами.

Однако, с другой стороны, идеологизация неминуемо чревата весьма существенным снижением качества управленческих решений, как мы также видели на примере Советского Союза.

Кроме того, в настоящее время основа этой идеологизации – традиционно провозглашаемые (как бы сильно они ни извращались на практике) европейские ценности и расширение сферы их применения, то есть расширение Евросоюза, – сталкивается с двумя фундаментальными и, по всей видимости, принципиально непреодолимыми вызовами.

Прежде всего, противоречие между формальным политическим равноправием членов Евросоюза и различным уровнем их не только социально-экономического, но и культурно-цивилизационного развития, ослаблено Лиссабонским договором прежде всего за счет равноправия. Надежды же на быстрое «подтягивание» новых членов к лидерам оказались еще более беспочвенными, чем аналогичные надежды советской цивилизации. Таким образом, Евросоюз ради повышения эффективности управления сделал весьма значительный шаг назад от равноправия, что представляется существенной эрозией европейских ценностей в традиционном европейском их понимании. Представляется значительно менее важным, но также существенным, что при этом никакого значимого повышения управляемости Евросоюзом, как показала вся его практика после подписания Лиссабонского договора, также не произошло.

Второй вызов декларируемым европейским ценностям заключается, насколько можно судить со стороны, во всеобщем понимании того, что к настоящему времени глобальный экономический кризис, пусть и не сразу, но все-таки остановил расширение как Евросоюза, так и еврозоны. С одной стороны, у наиболее развитых стран Европы больше нет ресурсов для расширения своего формализованного влияния, с другой – неразвитые европейские страны, являющиеся потенциальными кандидатами на членство в Евросоюзе, из-за кардинального и, по всей видимости, долгосрочного ухудшения экономической конъюнктуры больше не могут выполнять стандартные требования евробюрократии даже в их весьма смягченном варианте. Исключения последних лет – вступление Хорватии в Евросоюз, а Эстонии и Латвии в еврозону – своей незначительностью лишь подтверждают это правило: это шаги, предпринятые Евросоюзом и еврозоной для демонстрации продолжения успешного расширения и углубления евроинтеграции в то самое время, когда ее потенциальные ресурсы уже практически полностью исчерпаны.

В этой ситуации важным паллиативом, позволившим на время замаскировать стратегическую исчерпанность европейской интеграции, стало «восточное партнерство», обеспечившее, помимо прочего, еще более надежную привязку к евробюрократии административных и коммерческих элит стран-соседей, а также комплексную расчистку их юридического пространства для дальнейшей экспансии европейского бизнеса.

Таким образом, Евросоюз, этот экспансионистский по самой своей природе и объективно направленный на неуклонное расширение проект, из экстенсивного поневоле становится интенсивным, - и это на наших глазах начинает болезненно, хотя и неосознанно им самим, трансформировать весь его облик. Не стоит забывать, сколько прожил другой интеграционный - советский - проект после того, как под давлением внешних обстоятельств был вынужден отказаться от территориальной экспансии и, соответственно, от экстенсивного расширения.

Проблема перехода от интенсивного к экстенсивному развитию носит принципиальный, ценностный характер. Ведь отказ от насаждения своих ценностей, от их неограниченной экспансии, вне зависимости от причин такого отказа, сам собой, автоматически ставит перед всеми их носителями (а далеко не только перед одними их пропагандистами) вопрос об справедливости и, соответственно, обоснованности этих ценностей. А сама возможность постановки подобного вопроса уже подрывает их, а с ними – не только внешнюю эффективность, но и саму идентичность их носителей. Как только кто-то отказывается (повторюсь, по любой причине) от неограниченной экспансии, от повсеместного насаждения своих ценностей, он тем самым автоматически признает их неуниверсальность, локальность, что в современном глобализованном мире является полным синонимом их неполноценности.

Помимо этого, крайне болезненной проблемой Евросоюза является удивительная слабость европейской самоидентификации, даже на уровне элит, - если, конечно, ориентироваться на их реальное поведение и в первую очередь на принимаемые ими стратегические решения, а не на торжественные тосты и другие официальные заверения. При этом рост значения регионов в рамках концепции «Европы регионов», равно как и усиление действия общеевропейских (вроде Партии европейских левых) и глобальных сил (среди которых в первую очередь надо отметить политический ислам) разрушает далеко не только национальные бюрократии и национальные идентичности, как это планировалось идеологами «новой Европы», но и саму европейскую целостность, существующую в основном в виде отдаленной и расплывчатой мечты.

Весьма значима для руководства Евросоюза, - возможно, в том числе и из-за его исключительно высокой идеологизации, - и проблема морали. Переписывание истории, насаждение демократии в новых «крестовых походах» в Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии (в форме агрессивного исламского фундаментализма) и Украине (в форме откровенного архаичного нацизма) при предельно циничной толерантности к ее «дефициту» (по официальной формулировке) в Латвии и Эстонии, попустительство практике апартеида и государственной реанимации фашизма в некоторых членах Евросоюза, торговля людьми (продажа Милошевича за обещание 300 млн.долл. правительству Джинджича, - без этой продажи они оба были бы живы), одобрение государственных переворотов под видом народного волеизъявления, – все это глубоко аморально. Все это до такой степени противоречит европейским ценностям в том виде, в котором мы привыкли их признавать, что все сильнее возникает ощущение принципиального отрицания современным Евросоюзом собственно европейских ценностей и их сохранения только за его пределами, в первую очередь в России.

Шокирующим проявлением морального кризиса Евросоюза является и априорная неравноправность его сотрудничества с другими странами. Когда после 11 сентября 2001 года президент Путин, выступая в бундестаге, на немецком языке предложил Евросоюзу в лице Германии стратегический пакт «энергия в обмен на технологии», официального ответа ему так и не последовало: европейцы сделали вид, что ничего не произошло, и продемонстрировали нежелание вступать в диалог с «низшей расой» (не стоит забывать, что, когда после нацистского переворота украинские руководители стали все более активно использовать по отношению к России и русским гитлеровскую риторику – вплоть до «недочеловеков» и «тотальной войны» - это не вызвало никаких внятных возражений со стороны стран Евросоюза, включая германию). Неофициально же России весьма внятно дали понять, что она от Евросоюза никуда не денется, ее энергетические ресурсы все равно будет работать на Европу, ее рынок будет все равно все шире раскрываться перед европейским бизнесом, а высокие технологии Евросоюз оставит себе как гарантию своего стратегического конкурентного преимущества над Россией.

Понимание диалога с нашей страной как диалога всадника с лошадью обусловлен, с одной стороны, выработавшейся за конец 80-х, 90-е и 2000-е годы привычкой к отсутствию у России каких бы то ни было внятно формулируемых и твердо отстаиваемых национальных интересов, а с другой - пониманием, что критически важная часть личных активов нашей «правящей тусовки» находится именно в юрисдикции стран Евросоюза.

Однако такое понимание, как показывает развитие событий в последние годы, не только не способствует успешному развитию сотрудничества, но и толкает Россию к стратегическому союзу с Китаем и углублению тактического партнерства даже с США (характерно, что в результате санкций Евросоюза и США против России, введенных по требованию и под давлением американцев, товарооборот России с Германией сократился в 2014 году на 7%, а с США – увеличился на 6%, причем импорт из Германии упал на 13%, а из США вырос на 12%).

Всей своей историей и всем своим поведением Евросоюз с исчерпывающей убедительностью демонстрирует, что всякая аморальность (и тем более аморальность, возведенная в принцип и превращенная в новую, пока еще не европейскую, но евробюрократическую форму морали) неминуемо подрывает жизнеспособность, – как отдельных людей, так и сообществ наций.

Глобальный кризис делит членов Евросоюза на сорта

Мировой экономический кризис по мере своего углубления и расширения необратимо усугубляет проблемы Евросоюза и все более наглядно демонстрирует его неспособность справиться с ситуацией. Пресловутое «умение уживаться с проблемами», являвшееся характерной чертой не только европейского менеджмента, но и всей европейской культуры, на глазах перестает быть стабилизатором европейских обществ и начинает все более внятно угрожать самому существованию Европы в том виде, в котором мы к ней привыкли.

Недостаточная жизнеспособность даже относительно старых его членов, внезапно обнажившаяся в 2010 году, - чего стоит одно только появление у фондовых аналитиков аббревиатуры «PIGS» - Португалия, Италия (иногда называют Ирландию), Греция и Испания, - остается проблемой, которую удается лишь временно смягчить, но ни в коем случае не решить. А ведь речь идет о странах, присоединившихся к Евросоюзу относительно давно, ставших его органичными частями, получивших колоссальную поддержку в течение длительного времени и породивших огромные надежды. Что же остается на этом фоне говорить о Восточной Европе – и тем более о ее безнадежной периферии, к которым относятся Румыния, Болгария и страны Прибалтики?

В кризисном 2009 году только в Польше сохранился экономический рост, - причем, поскольку сохранение было достигнуто девальвацией, отставания по ВВП на душу населения избежать не удалось. Во всех остальных странах Восточной Европы спад был отчетливо сильнее, чем во Франции (-2,9%). Правда, он все же оказался ниже германского (-5.1%, что, возможно, вызвано «бременем» Восточной Германии) в успешной Чехии (-4,5%), а также хозяйственно и культурно близкой к ней в Словакии (-4,9%). В 2010 году ни одной стране Восточной Европы (кроме продолжившей рост Польши) не удалось компенсировать провал 2009 года (правда, и из «старых» членов это удалось лишь Мальте и Швеции), и лишь в 2011 году это удалось Словакии, единственной из всех торжественно вступивших в состав Евросоюза стран Восточной Европы.

Поразительно, что экономики ровно половины из 28 членов Евросоюза даже в 2014 году все еще не оправились от кризиса 2008-2009 годов, так и не достигнув предкризисного уровня 2007 года (правда, в ряде этих стран сокращение производства наблюдалось и в 2012 году, а некоторые, подобно Греции, Кипру, Италии, Хорватии и Финляндии, вошли в свой собственный перманентный и достаточно болезненный кризис).

Таблица 2. Динамика ВВП стран Евросоюза, %%


2007

2008

2009

2010

2011

2012

2013

2014

2014 к 2007

Австрия

3.7

1.4

-3.8

1.8

2.8

0.9

0.3

1.0

4.3

Бельгия

2.9

1.0

-2.8

2.4

1.8

-0.1

0.2

1.0

3.5

Болгария

6.4

6.2

-5.5

0.4

1.8

0.6

0.9

1.4

5.6

Великобритания

3.4

-0.8

-5.2

1.7

1.1

0.3

1.7

3.2

1.8

Венгрия

0.1

0.9

-6.8

1.1

1.6

-1.7

1.1

2.8

-1.3

Германия

3.4

0.8

-5.1

3.9

3.4

0.9

0.5

1.4

5.7

Греция

3.5

-0.2

-3.1

-4.9

-7.1

-7.0

-3.9

0.6

-23.2

Дания

1.6

-0.8

-5.7

1.4

1.1

-0.4

0.4

1.5

-2.7

Ирландия

4.9

-2.6

-6.4

-0.3

2.7

-0.3

0.2

3.6

-3.4

Испания

3.5

0.9

-3.8

-0.2

0.1

-1.6

-1.2

1.3

-4.5

Италия

1.7

-1.2

-5.5

1.7

0.5

-2.4

-1.9

-0.2

-8.8

Кипр

5.1

3.6

-1.9

1.3

0.4

-2.4

-5.4

-3.2

-7.6

Латвия

10.0

-2.8

-17.7

-1.3

5.3

5.2

4.1

2.7

-6.4

Литва

9.8

2.9

-14.8

1.6

6.0

3.7

3.3

3.0

4.2

Люксембург

6.6

-0.7

-5.6

3.1

1.9

-0.2

2.1

2.7

3.1

Мальта

4.1

3.9

-2.8

4.3

1.4

1.1

2.9

2.2

13.6

Нидерланды

4.2

2.1

-3.3

1.1

1.7

-1.6

-0.7

0.6

-0.2

Польша

6.8

5.1

1.6

3.9

4.5

2.0

1.6

3.2

24.0

Португалия

2.4

-0.0

-2.9

1.9

-1.3

-3.2

-1.4

1.0

-5.9

Румыния

6.3

7.3

-6.6

-1.1

2.3

0.6

3.5

2.4

8.1

Словакия

10.5

5.8

-4.9

4.4

3.0

1.8

0.9

2.4

13.8

Словения

6.9

3.3

-7.8

1.2

0.6

-2.6

-1.0

1.4

-5.2

Швеция

3.3

-0.6

-5.0

6.6

2.9

0.9

1.6

2.1

8.4

Хорватия

5.1

2.1

-6.9

-2.3

-0.2

-2.2

-0.9

-0.8

-10.9

Финляндия

5.2

0.7

-8.3

3.0

2.6

-1.5

-1.2

-0.2

-5.2

Франция

2.4

0.2

-2.9

2.0

2.1

0.3

0.3

0.4

2.3

Чехия

5.7

3.1

-4.5

2.5

1.8

-1.0

-0.9

2.5

3.3

Эстония

7.9

-5.3

-14.7

2.5

8.3

4.7

1.6

1.2

-3.4

Источник: МВФ, февраль 2015 года.

Темным фоном выделены оценочные данные МВФ.

Исключительно важным представляется принципиальный отказ развитых стран Евросоюза от существенной помощи его новым членам в кризис 2008-2009 годов (непоследовательная, лишь усугубляющая кризис поддержка Греции и отказ от поддержки Кипра с фактическим ограблением иностранных, в первую очередь российских вкладчиков его банков, представляются специфическими событиями, имеющими собственную внутреннюю логику и не связанными прямо с трансформацией Евросоюза).

Строго говоря, отказ от помощи слабым в критической ситуации представляется правильным: когда нет денег и на стабилизацию наиболее развитых стран (а благополучие зависимых стран вполне естественно определяется состоянием развитых), для выживания интеграционной системы в целом и, в частности, для выживания возможно большего числа слабых в надо оказывать помощь в первую очередь сильным.

Однако этот отказ внятно и публично, пусть даже и не официально, зафиксировал разделение формально все еще единой Европы на страны даже не двух, а четырех категорий:

крупных доноров европейской интеграции;

развитых экономик, самостоятельно обеспечивающих в рамках единой Европы свои нужды (как правило, небольших);

крупных и потому обладающих политическим влиянием получателей помощи;

небольших неразвитых стран, не имеющих политического влияния для получения значимой помощи.

Такое разделение представляется крахом основополагающей идеи, служащей фундаментом всего современного Евросоюза, об экономически и политически однородной, равно развитой и, соответственно, равно демократичной Европе.

Думаю, не только нам, но и самим европейцам исключительно важно понимать, что именно придет (и что, на самом деле, уже идет) на смену этой идее. Рост влияния патриотических сил в целом ряде стран вне зависимости от того, в какие из традиционных политических одежд они рядятся (в этом смысле представляется весьма знаменательным блок левой греческой партии СИРИЗА не с левой, а с умеренно-правой партией), представляется новой доминирующей тенденцией Европы, - тенденцией, способной через некоторое время разрушить Евросоюз, по крайней мере в его привычной для нас форме.

В ряде европейских стран, имеющих исторические традиции фашизма, уже в десятилетней перспективе представляется весьма возможным его приход к власти. По крайней мере, последовательная и самозабвенная поддержка современной политической элитой Германии украинских нацистов (пришедший к власти в результате государственного переворота, видную роль в котором официально и публично сыграли министры иностранных дел не только Франции, но и Германии, и имеющей памятные всем традиции предельно жестокого авторитаризма Польши) производит впечатление не ситуативного реагирования, а реализации глубоких, фундаментальных ценностных установок.

По крайней мере, как его расширение, так и углубление европейской интеграции, насколько можно судить, остановлены на неопределенный срок. Пример Украины с исключительной убедительностью свидетельствует, что «европейский выбор» и «ассоциация с Евросоюзом» в их сегодняшнем виде предполагают не вхождение в Евросоюз, а превращение в его бесправную и разоренную колонию – своего рода «пятый сорт» формирующейся на наших глазах совершенно новой Европы.

Почему Евросоюз будет гнить, но не распадется

Очевидная и буквально с каждым месяцев все более наглядная слабость Евросоюза вызывает многочисленные иллюзии возможности его распада или самороспуска, а также краха первой искусственно созданной и при этом устойчивой валюты – евро.

Безысходный кризис Греции, приход в ней к власти патриотически ориентированных левых сил и отчаянные угрозы германского руководства изгнать Грецию из еврозоны, если греки проголосуют за свои, а не немецкие интересы (переданные, правда, весьма стыдливо, через сославшихся на мнение своего тайного источника немецких журналистов), активизировали размышления на эту тему.

Однако вероятность распада Евросоюза (как и разрушения еврозоны) в ближайшие пять лет (а более длительный период времени в условиях растущей нестабильности не поддается даже оценкам) представляется пренебрежимо малой.

Причина этого в его характере: активная политическая деятельность евробюрократии не должна заслонять того очевидного факта, что Евросоюз создавался, расширялся и существует до сих пор в первую очередь не как политическое, но как сугубо хозяйственное образование.

Цели и сами формы его существования являются преимущественно экономическими.

Грубо говоря, Евросоюз представляет собой зону, в которой крупный бизнес «старой Европы» (прежде всего Германии и Франции) получает гарантированную прибыль за счет отрицаемой на словах, но весьма изощренно выстроенной на деле протекционистской системы (при этом барьеры носят, как правило, нетарифный характер и связаны с разнообразными стандартами, над внешней абсурдностью многих из которых весьма наивно смеяться).

Аналогичным образом еврозона является территорией, на которой столь же гарантированную прибыль получает уже не весь крупный бизнес «старой Европы», но его финансовая часть.

Именно в этом – в гарантировании прибыли бизнеса наиболее развитых стран Европы (причем, как правило, континентальной) – и заключается смысл европейской интеграции.

Все остальное, разумеется, также имеет значение, - примерно как вишенки на торте.

Поэтому распад Евросоюза (как и еврозоны) и даже исключение из этих интеграционных образований отдельных (пусть даже как угодно плохо себя ведущих, с точки зрения евробюрократии, стран) возможно в одном-единственном случае: если расходы крупных корпораций «старой Европы» на поддержание этих стран в рамках европейской интеграции превысят их гарантированно извлекаемые из них (в условиях фактического, хотя и не формального ограничения конкуренции извне) доходы.

Поскольку расходы бизнеса на евроинтеграцию – это налоги, окончательная формула краха объединенной Европы выглядит так: дезинтеграция начнется, когда текущие доходы крупнейших европейских корпораций в той или иной части Европы станут меньше, чем текущие налоги, которые платят эти же корпорации и которые направляются правительствами соответствующих стран на удержание соответствующей части Европы в интеграционных рамках.

Если кто-то попытается выскочить из интеграционных структур Европы до этого момента, - его будут бомбить или убивать: слишком многое поставлено на карту.

Списание и тем более реструктуризация безнадежных долгов к расходам корпораций не относится: безнадежность долгов стала понятна давно, и их реальная стоимость упала тогда же.

Тем не менее, учитывая состояние Греции и Кипра, такую картину можно представить себе уже в ближайшие несколько лет, - однако ситуацию качественно усугубляет глобальный кризис, который дополняет мотивацию крупного бизнеса (в том числе европейского) некоторыми весьма серьезными элементами.

Суть глобального кризиса заключается в том, что мир на протяжении вот уже скоро полутора десятилетий, с лета 2001 года балансирует на грани срыва в чудовищную депрессию, которая, по ряду оценок, будет страшнее и длительнее Великой депрессии, начавшейся в конце 20-х годов и преодоленной только с началом Второй мировой войны.

Даже оптимистам, считающим эту перспективу выдумкой или полагающим, что новая депрессия будет недолгой и неглубокой, не хочется срываться и падать в нее вместе со всем человечеством.

Поэтому они стараются максимально отодвинуть ее если не от человечества, то от себя, все с большей интенсивностью сражаясь за главную коммерческую ценность, которой по мере усугубления глобального кризиса все в большей степени становится спрос.

Любой: на бытовом уровне, то есть уровне «хозяйствующего субъекта» депрессия заключается отсутствии денег и невозможности их заработать. Соответственно, спрос становится абсолютной ценностью, - и именно этим вызван рост протекционизма в мире (после осени 2008 и вплоть до 2014 года единственной страной «большой двадцатки», не усилившей протекционистскую защиту своей экономики, оставалась Россия; впрочем, политическая агрессия Запада временно привела в чувство даже либеральный блок правительства Медведева).

В ситуации отчаянной борьбы за спрос и его все более острой нехватки текущее сжатие спроса в отдельных регионах, даже ведущее к убыткам, не будет рассматриваться крупным европейским бизнесом как сигнал к уходу. Сам факт контроля за территорией, сам факт даже территориального (а не коммерческого) масштаба операций становится самостоятельной ценностью и отдельным ресурсом, ибо, несмотря даже на убытки, позволяет поддерживать (в том числе и у фондового рынка) надежду на изменение ситуации к лучшему.

Поэтому даже при хронической убыточности операций, даже если налоги на удержание, например, Греции в еврозоне превысят для финансовых корпораций старой Европы прибыли, извлекаемые ими из той же Греции, они не будут ее отпускать: она будет нужна им как символ надежды, которой они для поддержания собственного существования и для продолжения балансирования на грани срыва в депрессию будут обманывать всех вокруг, - и прежде всего себя.

Абсолютная, самостоятельная ценность спроса особенно ярко видна в условиях большой коммерческой войны, которую разворачивают против Евросоюза США под видом создания «трансатлантической свободной зоны торговли». Отсутствие интеллектуальной самостоятельности у евробюрократии и в целом европейских элит не позволяет им прямо отстаивать (и даже осознавать) свои интересы, вынуждая их ограничиваться оборонительными боями.

Это значит, что в стратегическом отношении сражение уже проиграно: когда набор второстепенных аргументов и третьестепенных отговорок у европейских «эффективных менеджеров» иссякнет, трансатлантическая зона свободной торговли начнет формироваться.

Поскольку европейский бизнес на порядок менее конкурентоспособен, чем американский (из-за большей социальной нагрузки, большего бюрократизма и в целом меньшего масштаба действий), свободная торговля с США обернется для Евросоюза тем же, чем для стран Восточной Европы обернулась евроинтеграция: деиндустриализацией и массовой гибелью среднего класса.

Которая, кстати, может привести к серьезным политическим потрясениям, вплоть до прихода к власти фашистов или их современного воплощения – крайних либералов, с беспредельной жестокостью обслуживающих интересы уже не крупного национального, а глобального бизнеса.

Кстати, отчаянная попытка захвата украинского рынка под видом подписания соглашения об «ассоциации» (помимо свободной торговли с Евросоюзом, оно предоставляло евробюрократии право вето на любое решение властей Украины и требовало укрепить ее западную границу, чтобы фанатики евроинтеграции не создали для нее неудобств) представляется сегодня попыткой европейского бизнеса хоть как-то компенсировать неизбежный в будущем разгром после создания зоны свободной торговли в США.

Нелепая кровавость этой попытки, смысл которой не сознавался даже проевропейскими политическими силами Украины, и ее чудовищный результат в виде резкого сжатия украинского рынка и физического уничтожения огромного количества ресурсов, под управление которым только немецкий бизнес успел аккумулировать десятки миллиардов евро, весьма внятно характеризует качество современного европейского управления.

Однако евроинерция исключительно велика, и на некоторое время она обеспечит сохранение евроинтеграции даже в неблагоприятных внешних и внутренних условиях.

Какая Европа нам нужна

Никакие «общечеловеческие» иллюзии в отношении Евросоюза теперь, когда он вполне открыто и официально объявил нам пока холодную войну, введя экономические санкции (второй пакет которых был принят немедленно после вторых Минских соглашений, «наказав» Россию за попытку прекратить развязанное и поощряемое европейцами кровопролитие на Украине) больше не имеют права на существование.

Как ни жаль, современный символ гуманистической цивилизации - Европа - не обладает творческим духом по отношению к глобальным процессам, страдает провинционализмом и догматизмом, а также опасной склонностью к патологическому стимулированию предательства. Это не даст ей, при всем ее культурном багаже и богатстве, не только вести глобальную экспансию, но и стать самостоятельным субъектом мирового развития.

Это не более чем пассивный и клонящийся к упадку, хотя все еще и очень обеспеченный, регион.

Для России это емкий рынок, полезный культурный феномен, набор частично пригодных для заимствования форм и принципов и, одновременно, - зловещее предупреждение о недопустимости слепого копирования даже лучших из них.

Современная Европа для нас выродилась в не более чем предмет и инструмент потребления. Да, самого разнообразного, включая эмоциональное и интеллектуальное. И, конечно, ее разложение отнюдь не повод для озлобления и какого бы то ни было самоограничения этого потребления.

В конце концов, «если вам не нравятся кошки – значит, вы просто не умеете их готовить».

Просто не нужно ждать, что они решат за вас ваши проблемы и откроют перед вами дверь в лучший мир.

Блага, которые действительно способна предоставить нынешняя Европа, связаны с обеспечением индивидуального комфорта в самом широком смысле этого слова – от материального потребления и приобщения к безусловным культурным ценностям до бизнеса, личной безопасности и доступа к качественному (а главное, признаваемому самой Европой) образованию.

Этим и надо по мере возможности пользоваться.

А вот поиск союзников и учителей, коллективных и личных норм поведения, смыслов, ценностей, принципов или, упаси боже, мировоззрения, целостной жизненной философии - это не к Европе, как бы ни старались ее многочисленные поклонники и пропагандисты.

Потребляйте Европу правильно, - пока она еще существует.

delyagin.ru 25.04.2016


Количество показов: 2116
Рейтинг:  3.3
(Голосов: 1, Рейтинг: 5)

Книжная серия КОЛЛЕКЦИЯ ИЗБОРСКОГО КЛУБА



А.Проханов.
Русский камень (роман)



Юрий ПОЛЯКОВ.
Перелётная элита



Виталий Аверьянов.
Со своих колоколен



ИЗДАНИЯ ИНСТИТУТА ДИНАМИЧЕСКОГО КОНСЕРВАТИЗМА




  Наши партнеры:

  Брянское отделение Изборского клуба  Аналитический веб-журнал Глобоскоп   

Счетчики:

Яндекс.Метрика    
  НОВАЯ ЗЕМЛЯ  Изборский клуб Молдова  Изборский клуб Саратов


 


^ Наверх