Легкомысленная прогулка по Мюнхену

Захар Прилепин

Английское произношение голоса, объявляющего выходы и посадки в аэропорту и на железнодорожном вокзале города Мюнхен, — с ужасным немецким акцентом.

Мои немецкие друзья смеются: неужели во всем Мюнхене нет хотя бы одного британца, чтоб записать эти объявления? — спрашивают они риторически.

Они же не без уважения отметили: в московских аэропортах английское произношение безупречное.

Представьте, если бы все было наоборот?

И теперь вообразим себе в этой ситуации российского просвещенного человека.

Конечно же, он сказал бы: о, какой стыд, все так у нас. Иное дело, сказал бы он, в Германии.

Но в данном случае он ничего не скажет, повода для шуток у него нет.

В пивном баре, находящемся вдали от туристических маршрутов, сидят милейшие немецкие бабушки: до синевы седые, ухоженные; короткие стрижки, голубые, очень живые и любопытные глаза, отлично одеты, удивительно обаятельны. У них вечерний ужин: съели по коржику, выпили кофейку, а то и пива немножко. Болтают, смеются.

Мы садимся к ним за стол — здесь все сидят за общими столами, никто никому не мешает. Все блюдут личное пространство друг друга, при этом вежливы какой-то врожденной, высочайшей пробы вежливостью.

Разговаривают в пивном баре негромко, спокойно, достойно, в отличие от британцев, которые орут, как сумасшедшие. В лондонских пабах мы тоже бывали.

Рядом с этим мюнхенским баром — католический храм.

В Германии, как известно, в основном исповедуют католичество и протестантство.

В церковь ходит с каждым годом все меньше людей.

Только за последнее время, как равнодушно сообщили мне немцы, из протестантской церкви вышли 2 млн человек. В католической церкви не такие потери, но тоже исчисляются сотнями тысяч.

Раньше это объяснялось материальной логикой: все прихожане платят налог. Уходили из экономии. Теперь уходят, потому что церковь — это прошлое, это признак отсталого сознания.

«Службы посещают только старики», — сказали мне немцы.

Наш российский просвещенный брат на это отреагировал бы соответствующим образом: он непременно скажет нам, что в Германии нормальная ситуация, ведь все мы люди нового времени, так что долой попов.

Но здесь мы нашего просвещенного российского брата огорчим.

В немецких школах преподают на выбор — историю католической церкви, историю протестантства или этику. Причем, если родители ребенка являются прихожанами католического храма, они не имеют права отказаться от посещения их ребенком соответствующих уроков в школе.

Ущемлением прав и цветущим мракобесием это никто не считает; надо же.

У нас бы считали, и «Эхо Москвы» целый день голосило бы об этом.

Немецкая интеллигенция Западной Германии достаточно твердо убеждена, что Россия — зло, Крым — Украина, Донбасс — Украина; но при этом немцы ведут себя по-европейски, в дебри спора стараются не залезать. Основной массив информации, которой они оперируют по этой теме, — в целом антипутинского и русофобского (никогда не думал, что когда-нибудь буду эти два слова писать подряд) толка; однако при этом немцы более-менее в курсе, что есть и другая точка зрения.

Когда я эту точку зрения настойчиво излагаю, они говорят: ну да, ну да, мы знаем, мы все знаем, но это же так отстало — нации, этносы, это уже не имеет значения, вот живут же каталонцы, ирландцы, зачем воевать из-за какой-то ерунды, когда можно есть хлеб и масло…

Это, говорю, вопрос личного выбора, кто-то родился каталонцем, кто-то русским.

У нас, отвечают мне немцы, молодые люди уже не помнят, что они немцы, они — люди мира, они все вместе сидят в барах, и вся эта национальная история и прочая география — мишура для них.

И у нас, говорю, большинство молодежи — точно такие же; но в определенный момент выйдет малая часть молодежи, 5 или 10 процентов, и навяжет всей остальной молодежи свои правила игры.

У вас, говорю я немцам, есть свои «правые», и не говорите мне, что их нет. И этих «правых» будет все больше и больше у вас. И этим «правым» будет глубоко плевать, с кем там пьет остальная ваша молодежь и кем она себя считает.

Немцы вдруг соглашаются.

Более того, они вдруг говорят, что у них «левые» и «правые» в последние годы находят общий язык и уже совместно проводят митинги и акции — особенно их позиции сильны в Восточной Германии.

Что ж, это не новость. То, что «левые» и «правые» могут найти общий язык, мы в России говорим с самого начала 90-х. Национал-большевизм — как раз про это. Марин Ле Пен, объективно говоря, право-левый политик.

Право-левые скоро будут рулить в Европе, говорю я своим приятелям-немцам.

В ответ они признаются мне в другом забавном факте.

У них, как и у нас, имелись в свое время неолибералы — те самые, которых в России называли то «чикагскими мальчиками», то «младореформаторами».

Немецкий аналог нашего «Демвыбора» (или, позже, СПС) — ФДП — традиционно (как и у нас) набирала свои 10%. Но в последние годы немцы так устали от своих неолибералов, что опрокинули их: либерал-буржуа элементарно не прошли в парламент.

Наш просвещенный брат в России считает, что низкий рейтинг «младореформаторов» и всех их бодрых детей объясняется «крепостным сознанием» русского населения и прочим «совком» (за это слово надо бить совком по зубам, это мое личное интеллигентное мнение).

Между тем в Германии имеют место те же самые процессы. Их тоже достали местные либерал-буржуа.

Немцы рассказали мне в качестве примера, что у них передали канализацию в частные руки — вследствие этого канализация стала дороже и хуже.

Таких примеров у них — вагон и маленькая тележка.

Наш просвещенный брат в России неистово уверен, что все частное — дешевле и лучше, а государство — это враг и дурак; однако опыт Германии порой доказывает, что это не государство, а наш просвещенный брат… ну, немного ошибается.

В Германии гораздо более высокое социальное расслоение, чем во Франции или в Британии, хотя и не такое, как в России и США. Однако порядка 60% всевозможного «имущества» держит в руках порядка 8% населения.

В Мюнхене идут некоторые обычные неолиберальные процессы: центр города, к примеру, покидают местные жители — им уже не по карману жить там и платить за квартиры. Исторический Мюнхен заселяют иностранцы и сверхбогатые представители элит.

Бабушки в барах — это, конечно, хорошо, но, если смотреть на людей, просто гуляя по улицам, — улыбаются они мало, одеты и выглядят, пожалуй, хуже москвичей, а то и нижегородцев.

Наш просвещенный брат в ответ на это обязательно скажет, что в нормальных странах не принято кичиться своим богатством. Ну-ну. Ему виднее.

Однако я спрашиваю своего немецкого приятеля, отчего он ездит на работу на электричке, а не на своей машине. Он — представитель, по российским меркам, вполне элитарной профессии — отвечает мне: дорого. Въезд в город платный, бензин. Ему — дорого.

Немецкая власть сейчас решает глобальные вопросы перераспределения доходов в пользу не самой богатой части населения.

(Наш просвещенный брат в этих случаях нехорошим голосом спрашивает: «Вы собрались все отнять и поделить? Ваша фамилия — Шариков?»)

Очень, к примеру, волнует немецкую власть, что в ряде семей, скажем, контролирующих автомобильное производство, слишком весомые состояния передаются по наследству. Наверное, наследство теперь будет облагаться высоким налогом.

Мы в России тоже в свое время предлагали ввести налог на богатство, но нам, конечно же, в ответ в качестве последнего довода назвали фамилию вышеназванного героя Булгакова.

Забавно, но даже миграция местного населения внутри самой Германии тоже напоминает российские реалии. У нас едут в сторону Москвы и Питера из Владивостока, Омска и Челябинска, а в Германии молодежь бежит с востока на запад.

Из бывшей ГДР в бывшую ФРГ только в последнее время переехали более 200 тысяч молодых людей.

Западные немцы — здесь я тоже посмеялся — сетуют, что их восток испорчен социализмом.

На востоке, кстати, людей, которые в русско-украинском вопросе болеют не за Украину, а в сирийском вопросе — всерьез на стороне России, гораздо больше, чем на западе.

Вы, говорю я немцам, считайте, как хотите, но, вообще, у вас социализм был немногим более 40 лет, а с тех пор еще 25 лет прошло: чего ж вы их не переучили, своих восточных лентяев, у вас времени было — до черта.

Немцы говорят: не успели.

Не успели, смеюсь я, а теперь времени у вас на это не будет. Упустили время.

По дороге в гостиницу — самый центр Мюнхена — переступаю через укладывающегося спать бомжа. Бомж разложил матрац, улегся, сверху накрывается одеялом. На улице, между прочим, зима — не такая, как у нас, но вполне себе холодная.

Хотя во Франции и в Италии таких персонажей — еще больше. В разы больше, чем в Нижнем Новгороде, где я живу. Да и, вообще, я подобную публику у нас все реже наблюдаю. А там — все чаще.

Зато разноцветных мигрантов в Мюнхене почти нет.

Может быть, и поэтому тоже всерьез обсуждать проблемы миграции местные немцы не очень хотят.

Иногда мне кажется, что они что-то скрывают. Что они привыкли себя уважать и не хотят в себе разочароваться.

Но общего между нами все равно гораздо больше, чем им кажется.

Разве что вот бабушки в пивном баре... Таких бабушек у нас пока нет. Будем искать.

В аэропорт еду мимо фигуры золотого ангела на постаменте. Там неподалеку жил один из самых любимых моих писателей — Томас Манн, гений.

Говорят, накануне Первой мировой у ангела однажды отвалилось крыло. Все посчитали, что это дурной знак. И угадали. Я посмотрел — крылья пока на месте.

А в то кафе, где пил свое пиво Гитлер и пил свое пиво Ленин, я не зашел: немцы сказали, что его закрыли. Закрыли, и ладно. Новые параноики и новые идеалисты теперь пьют в каких-нибудь других кафе.

Источник

Количество показов: 1746
Рейтинг:  4.43

(Голосов: 44, Рейтинг: 4.73)